|
Что нам делать с Дагестаном и при чем здесь футбол
Убийство, покушение на убийство, террористический акт, спецоперация, ликвидация боевика — основные темы новостей из этой республики. Издалека кажется, что еще немного — и там начнется гражданская война. Вблизи ситуация ненамного веселей, но почему-то не страшно. Даже если дело дойдет до полномасштабных боевых действий, это трудно будет назвать войной — скорее, слишком сильной дружбой. Во всяком случае, после возвращения из Махачкалы очень захотелось перечитать Бабеля, причем не «Конармию», а «Одесские рассказы».
Алло!..
— Послушай, ее проблемы — не твои проблемы! Не надо ей никак помогать. Что, у нее брата нету?!
Это обрывок обычного телефонного разговора в Махачкале. Парень сидит в хашной с друзьями, пьет чай, ждет, когда ему подадут суп, и громко решает чьи-то проблемы. Никто из посетителей не обращает на него внимания. За соседним столиком раздается другой телефонный звонок, мужчина атлетического сложения подносит к сломанному уху телефон.
— Алло! — Пауза. — Я же тебе говорил, не надо было признание писать! Теперь все равно условный дадут! У меня есть прокурор, завтра решу этот вопрос.
Сначала кажется, что ты зашел выпить кофе в какое-то неправильное место, где, как на бирже, собираются люди, которые «решают вопросы». Но уже через несколько часов понимаешь, что все вокруг только и занимаются тем, что обещают кому-то позвонить и исправить очередную фатальную ошибку. Создается впечатление, что если в Махачкале отключить мобильную связь, то весь город сядет за решетку или пострадает в разборках. При этом случайный свидетель никого не только не смущает, но даже возбуждает: когда ты оборачиваешься посмотреть на очередного вершителя судеб, он слегка увеличивается в объеме и начинает
говорить еще громче.
Слухи о дагестанской коррупции вовсе не преувеличены. Скорее наоборот, местная коррупция недооценена и требует изучения на уровне фокус-групп и мастер-классов. Звучит смешно, но эта система звонков, взяток и услуг здесь более демократична, чем какая-либо другая. Хотя бы потому, что ей может воспользоваться каждый, у кого есть хоть какие-то полезные связи. Некому позвонить — значит, ты асоциальный элемент. Все расспросы о людях, уходящих в лес, в конечном счете заканчиваются тем, что их достала именно эта ситуация — некому звонить.
Добро и зло
— Будете гулять по городу, сходите в сторону улицы Дахадаева, там можно на мобильник пофоткать то, что после взрыва осталось. — Такие достопримечательности здесь советует осмотреть водитель такси.
С 21 по 22 сентября с интервалом в пять часов в Махачкале на улице Дахадаева прогремели три взрыва. Все началось в 19.30 — взлетела на воздух серебристая «девятка». Машину разорвало на части вместе с пассажирами. Правоохранительные органы собрали четыре трупа. Трое погибших являлись боевиками, готовившими теракт в центре города, но самопроизвольный взрыв нарушил их планы. Четвертый труп — предположительно владелец автомобиля, которого похитили вместе с машиной.
Через пять часов ближе к стадиону «Динамо» и Центральной площади прогремел второй взрыв. Жертв нет. К месту происшествия подтягивается полиция и жители соседних домов. Начинается стандартная процедура: наряды полиции и специальных огневых групп оцепляют территорию, следственная группа СК приступает к расследованию, толпятся зеваки с телефонами. Старший лейтенант Магомед Абакаров уговаривает людей отойти подальше от места взрыва. Он стоит рядом с домом № 44, недалеко от припаркованного автомобиля, который классифицируется как подозрительный. Автомобиль взрывается. До больницы Магомеда живым не довозят. Коллеги называли его просто Рыжим. Был он коррумпированным полицейским или кристально чистым, теперь неважно, но несколько человек, находившихся в районе взрыва в ту ночь, обязаны ему жизнью.
— Сначала был шум, потом град из осколков стекол. В голове одна мысль: «Я живой». — Начальник городского управления ГИБДД подполковник Ибрагим Тахо-Годи рассказывает мне, как попал в больницу. — Был на месте происшествия, пока всех оттуда не забрал. Пришел в больницу, раны горят. Из меня убрали осколки, перевязали, и я отправился домой — показать родным, что живой и со мной все в порядке. Утром пошел на работу, провел развод, начало тошнить, теперь здесь лежу.
Подполковнику звонит какой-то правонарушитель, просит помочь «решить вопрос». Ибрагим Тахо-Годи, морщась от боли в правом боку: у него пять ранений, перезванивает и спокойно объясняет, что кому-то там надо пойти навстречу. Механизм социальной выгоды сработал, теперь все в порядке.
Отчасти за такую помощь лесные и взрывают представителей правоохранительных органов. Хотя благодаря действиям подполковника около двухсот любителей ночной съемки на мобильник были вовремя удалены из эпицентра будущего взрыва, то есть остались живы. Такое сотрудничество добра и зла здесь сплошь и рядом, и чтобы его осуждать, нужно ни дня в своей жизни не прожить в Махачкале.
Красота погубит мир
Алексей Майшев для «РР»Основная версия взрыва связана с засевшими в лесу бандитами. Согласно этой версии, цель — махачкалинская полиция. Первый взрыв был осечкой, второй — приманкой, третий — капканом. Из более чем шестидесяти пострадавших сорок три — полицейские. Можно сколько угодно называть подобные акты проявлением агрессии радикальных исламистов, но по сути это продолжение войны лесных и силовиков. Радикальный ислам — лишь идея, упрощающая формулировку мотивов.
С 1998 по 2009 год министром внутренних дел республики был Адильгерей Магомедтагиров, на счету которого десятки спецопераций против боевиков и религиозных экстремистов. С точки зрения российского обывателя, он был эффективным министром, сдерживал распространение ваххабитов в регионе. Но в Дагестане у людей на этот счет иное мнение. Народ винит Магомедтагирова за пытки и убийства в райотделах и общий ментовской беспредел. Еще три года назад парней забирали в кутузку только за внешний вид: борода есть, а усов нет — значит, ваххабит. За десять лет то, что начиналось как идеологическое противостояние, превратилось в кровную месть. Образ исламиста стал символом борьбы за справедливость.
Магомедтагирова убил снайпер. Через год новым президентом республики стал Магомедсалам Магомедов, при котором политика властей в отношении ваххабизма стала более либеральной. Даже сам термин постепенно сменили на более нейтральный: ваххабитов теперь называют салафитами. Махачкала стала либеральней и в отношении бород и хиджабов, образ которых до сих пор крепко связан с понятием «справедливость». Появилась даже мода на эти внешние атрибуты. То, что считалось радикальным, стало восприниматься почти как норма и постепенно обесцениваться. Чего же теперь хотят те, кто уходит в лес?
Кто-то продолжает жаждать мести, кто-то надеется на создание справедливого общества, хватает теперь и тех, кто пытается использовать поддержку лесного сообщества для достижения вполне меркантильных целей. Но самое главное отличие современных боевиков от боевиков десятилетней давности — потеря монополии на религиозные ценности. Сейчас можно быть салафитом в Махачкале, ходить в салафитскую мечеть, выглядеть как салафит, быть в оппозиции к власти, но не браться за оружие и не уходить в лес. Более того, работают социальные программы по возвращению из леса. Правозащитники и представители МВД Дагестана оценивают эффективность программ по-разному, но у обеих сторон есть, по крайней мере, предмет для спора.
— Все девушки, которые носят хиджаб, не могут быть в ответе за преступление одного человека. — Гюльнара Рустамова, сопредседатель общественной организации «Правозащита», объясняет, почему я не должен испытывать неприятный холодок в животе, когда в вагон метро входит девушка в хиджабе.
— За что же шахидки взрывают людей в метро?
— Это неправоверные мусульмане так поступают. Настоящие никогда так не сделают. — Гюльнара только что рассказывала о нарушениях, допускаемых МВД в отношении жен боевиков, и очень хочется съязвить, что это были «неправильные эмвэдэшники».
Вообще у нас разговор не клеится. Любой вопрос сводится к тому, какой хороший ислам. Почему-то, когда разговариваешь с верующим человеком — неважно, мусульманин он или христианин, — кажется, что пытаешься пошатнуть его веру. При этом твой собеседник изображает на лице смесь сочувствия с превосходством и твердит одно и то же: Бог, Бог, Бог…
— Мы требуем, чтобы отменили закон о запрете ваххабизма, который действует на территории Дагестана, — продолжает Гюльнара. — Этот закон нелегитимный. По нему даже на центральные СМИ можно подать в суд за то, что они используют такой термин, как ваххабизм.
— Что еще?
— Хотим, чтобы мальчики и девочки учились раздельно. И некоторые изменения внести в уроки рисования: исключить изображение животных и человека.
— Напомните, что случится, если нарисовать, например, лошадь?
— Аллах говорит, что если не можешь оживить — не изображай. Иначе — гореть в аду. Но смотреть на изображение можно.
— Все художники в аду?
— Да.
Неплохая компания
Жизнь тех, кто остался в лесу, за последнее время тоже изменилась. По новым данным разведки, года три назад они перешли на самофинансирование. Упоминания о наемниках с Ближнего Востока сейчас не встречаются даже в прессе. Лесные банды теперь активно занимаются сбором дани с «греховного» бизнеса вроде игорного или алкогольного. Этим объясняются частые нападения на магазины, торгующие спиртным. В Махачкале наиболее зажиточные хозяева алкогольных магазинов выставляют перед дверьми автоматчиков.
Алексей Майшев для «РР»Удобны лесные банды и для городской войны за земельные участки: жилые высотки в столице Дагестана растут как на дрожжах, мест под застройку становится все меньше, и теракты могут являться обычными рычагами давления на несговорчивых владельцев малоэтажных домов. К слову, участок улицы Дахадаева, где произошли взрывы, застроен старыми низенькими домами. Это центр города, многоэтажный жилой дом был бы здесь неплохой инвестицией для того, у кого есть деньги на его постройку и влияние на людей, дающих нужные разрешения. Три магазина, пострадавшие от взрыва, торгуют алкоголем — идеальная мишень для праведного гнева. Никто и никогда не докажет, что версия с отбором земли верна, поэтому она и выглядит такой надежной. Пока мы бродили по развалинам магазинчиков, один из арендаторов проговорился, что владельцу дома поступало предложение о продаже недвижимости. Вероятно, он отказался.
Спецоперации по уничтожению боевиков контролируются ФСБ. Существует цифра, из-за которой вся эта история про дагестанский терроризм отдает неприятным душком: 18 тысяч рублей в час — такую оплату получают участники спецоперации из государственного бюджета. Насколько выгодно при таких расценках существование боевиков, откуда они берутся и когда закончатся, можно только фантазировать. В МВД РД, где мы попросили подтвердить эту информацию, ответ был лаконичным.
— Не знаю, сколько они там получают, мы работаем за зарплату. — В ответе начальника пресс-службы Вячеслава Гасанова сквозит печаль.
— А сколько лет этим лесным?
— Обычно от восемнадцати до двадцати четырех.
— Вы спрашиваете, зачем они взрывают?
— Постоянно. Отвечают, что здесь должна быть чистая вера и исламская власть. Я им сразу следующий вопрос задаю: «Зачем тогда тебе мобильный телефон? Это ведь тоже шайтанское изделие». Молчат.
— Почему они атакуют именно полицию? Это что-то вроде акции устрашения или месть за что-нибудь нехорошее?
— Почему-то у нас до сих пор никто не уволился от испуга, наши сотрудники ведь земным порядком занимаются, никого не трогают. Девяносто процентов тех, кто ушел в лес, никогда не соприкасались со спецслужбами, им не за что мстить. Восемь процентов сидели. Ушли в леса, теперь, может быть, и жалеют, но выйти уже страшно.
В террористические акты на религиозной почве среднестатистические местные жители уже давно не верят. Все называют это вымогательством. Словосочетание «религиозный конфликт» здесь выглядит надуманным. Тотальная исламизация, как и притеснение верующих, по крайней мере, в глаза не бросаются. Здесь есть и байкеры, и роллеры, и ровные пацанчики, есть парни с бородами, есть — с поломанными ушами, есть девушки в хиджабах и в коротких юбках. На улице мало курящих, мало пьющих, но безумное количество лузгающих семечки. Самый типичный мусор Махачкалы — пакеты и коробки из-под семечек с ностальгическим названием «СССР».
У дагестанской молодежи точно такая же проблема, как и у русской, — отсутствие идеологических ценностей. Они бы, может, и рады стать националистами, но в Дагестане это — нонсенс: здесь живут 36 национальностей, которые не перечислит ни один дагестанец. При этом никто не учитывает, что все эти прекрасные люди еще и женятся между собой, окончательно запутываясь, кто есть кто. Но когда дело касается власти, все тут же самоопределяются, потому что знают: существует негласная «конституция», по которой все должности закреплены за представителями той или иной конкретной национальности. Кстати, знаменитый кавказский акцент в Махачкале еле заметен: из-за большого количества языков и диалектов всем проще общаться по-русски.
Свежий воздух
Рамазан, один из вожаков дагестанского фан-клуба
«Дикая дивизия»
Алексей Майшев для «РР»На четвертый день после взрыва город в легком возбуждении — вечером «Анжи» играет с «Тереком». Стадион «Динамо» набит битком. Шелуха от семечек «СССР» разлетается во все стороны. Мальчишки скидывают через стенку вниз билеты своим друзьям. На фанатской трибуне растяжка с надписью: «Сегодня мы ждем победного танца». Первый мяч влетает в ворота «Анжи» на седьмой минуте. Лезгинка сразу же утихает. В гостевом секторе чеченцы скандируют «Аллаху акбар!», но здесь это почти то же самое, что «Оле! Оле!». Во время футбольного матча религиозные, национальные и расовые различия перемешиваются в немыслимый винегрет. Люди, которые спорят о том, как держать пальцы во время намаза, здесь готовы молиться на христианина Жиркова.
«Аллаху акбар!» — теперь то же самое кричат махачкалинские фанаты. Счет 1:1, по трибунам идет волна. Над трибунами, на чем-то вроде балконов, молятся люди. К балкончику выстраивается целая очередь. Как одно сочетается с другим, сказать сложно. Наверное, просто и футбол, и ислам для них — территория абсолютной честности. А все, что за пределами мечети или стадиона, — ложь и несправедливость.
— Радикалы считают, что футбол — это опиум для народа, — рассказывает Рамазан, он — один из вожаков дагестанского фан-клуба «Дикая дивизия».
— Ты против молитв на футболе?
— Наоборот, я считаю, что клуб должен соорудить на стадионе более удобное место для намаза.
— Среди фанатов много верующих?
— «Дикая дивизия» — это срез дагестанского общества, поэтому процент такой же, как во всей республике. Это не принципиальный вопрос, быть или не быть верующим. Для большинства верующих футбол — абсолютно приемлемая вещь.
Алексей Майшев для «РР»Рамазан работает главным бухгалтером в фирме, которая торгует пластиковыми окнами. Но страсть к футболу отнимает у него слишком много времени, поэтому он собирается в ближайшее время поменять работу, чтобы было проще совмещать. К фанатским битвам относится негативно. Считает, что фанаты должны соревноваться в поддержке своей команды на трибунах, а не на улицах.
— Для молодежи футбол — альтернатива всему, что нас окружает, — рассуждает Рамазан. — «Анжи» — это как свежий воздух.
— Как думаешь, почему молодежь в лес уходит?
— Причин множество. Основные — социальная несправедливость и неравенство людей перед законом.
— Если все эти взрывы выльются в войну, ты чью сторону займешь?
— Ничью. Буду защищать свой дом и родных и призывать людей к миру.
— А здесь возможно навести порядок, как, например, в Чечне?
—Чтобы так было, нужно пережить либо большое горе, либо большую радость, которая сплотит всех.
Страсти вокруг «Анжи» в Дагестане выглядят пиром во время чумы. Фантастические суммы гонораров игроков и невероятные вложения в футбольную инфраструктуру кажутся бредом. Но в Махачкале главный футбольный спонсор Сулейман Керимов — красавчег. Неважно, его это инициатива или ему этот клуб навязали, — никто по этому поводу не переживает. У города раз в две недели праздник. Не менее важный, чем молитва по пятницам. Вместе с футболом здесь появился абсолютно новый стандарт культуры управления. Вокруг него создается целая инфраструктура, в которую сейчас престижно попасть, новый мир успеха, отличный от леса с его революционной бравадой или места в МВД, которое принято считать тепленьким. Вместе с покупкой Это'О, Карлоса и Жиркова у целого поколения молодых ребят появилась надежда на что-то цивилизованное.
— Раньше Махачкала была унылым городом, — рассказывает один из болельщиков. — Все было каким-то старым и убогим. Одно кафе на весь город. Структура Керимова диктует местным бизнесменам новые правила. В этом смысле от него огромная польза.
Матч заканчивается со счетом 2:2. Болельщики недовольны командой. Они растекаются по городу в разные стороны, пересказывая друг другу самые яркие моменты. Откуда-то сверху доносится женский крик:
— Махачкала, я люблю тебя!
Через два дня в Дагестане происходит новый теракт. Бомба снова сработала при проверке подозрительного автомобиля, в тот момент, когда мимо проезжала машина главы Гергебильского района. В результате взрыва погибли сержант полиции и семья, проезжавшая мимо на машине: отец, мать и три дочери.
Русский репортер
Предыдущие статьи:
Следующие статьи:
|
